Михаил Александрович Мамошин – выпускник ЛИСИ-СПбГАСУ, заслуженный архитектор России, академик архитектуры (действительный член РААСН и МААМ), член-корреспондент Российской академии художеств, вице-президент Санкт-Петербургского Союза архитекторов.

Архитектор работает в русле фигуративной архитектуры, в своих работах он возрождает классику и северный модерн. Михаил Александрович нашел время для того, чтобы ответить на несколько вопросов. 

– Что послужило толчком, когда вы выбирали профессию архитектора?

– Я вырос в семье строителей в маленьком поморском городке Онега Архангельской области. Другом моих родителей был уникальный человек, заслуженный строитель СССР, кавалер Ордена Ленина Андрей Григорьевич Шарый. У него была непростая судьба – в 1937 году его репрессировали и отправили в ГУЛАГ. Он был приставлен помощником к выпускнику Института гражданских инженеров имени Николая I (так назывался ЛИСИ-СПбГАСУ). Андрей Григорьевич был человеком энциклопедических знаний, от руки рисовал ионический и дорический ордер, комментировал пропорции и делал сложнейшие расчеты по строительной механике. Все эти знания были переданы ему этим человеком в ГУЛАГе (его имя и фамилия остались неизвестными). Я слушал рассказы про этого выпускника ИГИ и принял решение приехать в Санкт-Петербург и поступить в ЛИСИ на архитектурный факультет. Сегодняшним умом я понимаю, что я продолжаю жизнь этого человека. Вот так я и выбрал профессию архитектора.

– Какие люди повлияли на вас, когда вы учились в ЛИСИ?

– В архитектуре произошел раздел на абстрактную и фигуративную. Я придерживаюсь вечных ценностей в архитектуре и никогда не поддавался никаким модным веяниям. Могу сказать, что возродил в Петербурге северный модерн. Интерес к модерну и приверженность к фигуративной архитектуре сформировались у меня под воздействием Геннадия Ивановича Алексеева, который был преподавателем кафедры теории и истории архитектуры. Это был невероятный человек, одаренный во многих областях науки и искусства. Он был доктором архитектуры, читал нам историю культуры и историю архитектуры, введение в архитектурное проектирование. Одновременно с этим он был художником и поэтом, возродил верлибр.

Геннадий Иванович был одним из реабилитаторов северного модерна и одним из основоположников его изучения. Он вдохновил меня на работу в этом стиле.

В моем рабочем кабинете стоят старинные часы, которые раньше принадлежали архитектору А. Ф. Бубырю, яркому представителю северного модерна. Эти часы мне, как продолжателю традиций северного модерна, торжественно преподнесли потомки А. Ф. Бубыря. 

В стиле северного неомодерна мною реализовано несколько объектов – в частности, многоуровневый паркинг в историческом центре Петербурга (Волынский пер.,3) и жилой дом «Таврический» на пр.Чернышевского, 4. Показательно, что оба сооружения удостоились места в Белой книге Всемирного клуба петербуржцев, как объекты, продолжающие архитектурные традиции Петербурга.

Другим человеком, который на меня повлиял, был Анатолий Иванович Кубасов. Это был невероятный человек, который работал с архитектором Л. Н. Бенуа и учился у Ноя Троцкого. После выхода Постановления об архитектурных излишествах Анатолий Иванович Кубасов ушел из профессии и занялся преподавательской деятельностью в ЛИСИ. Он передал нам очень много важных качеств и заложил в нас основы классической архитектуры. Многие мои работы – улица-дублер Невского проспекта, здание Транснефти – проникнуты духом классики, и это влияние Анатолия Ивановича.

Третьим человеком был Лазарь Маркович Хидекель, легенда ленинградского авангарда, первый супрематический архитектор. Мною был спроектирован дом на ул. Чайковского, 44 – это обращение к традициям ранней ленинградской архитектуры. Это тоже наша идентичность, но уже в абстрактном формате. Сегодня в современной петербургской архитектуре прослеживается кризис идентичности. Архитекторы создают свои проекты, не понимая, что у нас есть колоссальные ресурсы – Лазарь Хидекель, Николай Суетин, Илья Чашник.

Несколько лет назад я приступил к проектированию храмов и увлекся личностью архитектора В. А. Косякова. Три брата Косякова закончили ИГИ имени Николая I, один из них стал первым избранным ректором ИГИ. В. А. Косяков спроектировал Морской Никольский собор в Кронштадте, Богоявленскую церковь на Гутуевском острове, подворье Оптиной пустыни на набережной Лейтенанта Шмидта. В храмовом зодчестве на меня оказал влияние исследователь деревянного зодчества Русского Севера Юрий Сергеевич Ушаков.

– Приходят ли в вашу архитектурную мастерскую выпускники СПбГАСУ? Как вы можете оценить их уровень?

– У нас работают выпускники как СПбГАСУ, так и Института живописи, скульптуры и архитектуры имени И. Е. Репина.

Молодые люди приходят к нам на практику, и примерно один из пяти человек остается. Мне нравится нынешнее поколение, это поколение моего младшего сына.

Они уже не мечтают стать предпринимателями и менеджерами Газпрома, а хотят овладеть профессией. Мне нужно, чтобы человек имел склонность к архитектуре, имел высокие компьютерные навыки и вписался в нашу команду.

– Согласны ли вы с утверждением, что архитектура становится более синтетической и подверженной влиянию других сфер искусства и науки?

– Архитектор – это одна из самых сложных профессий, ее представитель должен быть разноплановым и разносторонним человеком. ему приходится принимать решения в широких, синтетических категориях, которые находятся на стыке гуманитарных, точных и художественных дисциплин, к которым примыкают социальные аспекты. Сегодня мы наблюдаем процесс ухода из архитектуры дизайна интерьеров, ландшафтного дизайна. До этого из нее ушел подряд, конструкторские работы, градостроительство. Но архитектор должен знать строительное и конструкторское дело, разбираться в градостроительстве и дизайне.

Каждый архитектор – это некая вселенная, это синтетическая личность, человек с обостренным аппаратом 3-D. Когда ко мне приходит молодой человек и говорит, что он хочет стать архитектором, я задаю ему два вопроса: «Когда ты с родителями приезжаешь в новый город, кто лучше в нем ориентируется?» и «Кто ты – гуманитарий или технарь?» Если молодой человек хорошо ориентируется в незнакомом месте и относит себя и к гуманитариям, и к технарям, у него есть предпосылки для того, чтобы стать архитектором. Ну и, конечно, нужны художественные способности.

– Наш город отличается от других уважением к профессии архитектора. Дело в том, что архитектура является неким активом Санкт-Петербурга. Мы видим замечательный город, прекрасные дворцово-парковые ансамбли вокруг Санкт-Петербурга. Их строительство согласовывалось с императорами, они разбирались в архитектуре. В советское время постепенно приходило понимание того, что архитектура является одним из ресурсов города. Архитекторы советского периода, учителя наших учителей, вынесли все стройки за пределы исторического центра. Городов, которые сохранили облик европейской столицы до Первой мировой войны, сохранились единицы. Именно поэтому люди со всего мира приезжают в Санкт-Петербург, они хотят видеть его архитектуру. В 20-30 годы прошлого века в Стокгольме, Праге ломали барокко для того, чтобы построить конструктивизм. А в Петербурге этого не было, во многом – из-за недостатка средств.

Сегодня мы, по сути имеем два города – Санкт-Петербург, промышленный пояс вокруг исторического центра и Ленинград. Конечно, Вторая мировая война привела к большим разрушениям, но все было восстановлено. Санкт-Петербург – это уникальный город, это актив нашего государства. Я бы всех российских детей после окончания школы отправлял в наш город, чтобы они посмотрели, какой должна быть правильная жизнь.

– Должно ли государство влиять на архитектурный процесс?

– На сегодняшний день в нашей стране сложилась странная ситуация. Архитектор находится в очень нехорошем юридическом положении. Государство не понимает, что такое архитектура. Архитектор выполняет две вещи: миссию и услугу. Так вот, государство видит только услугу. Петр I внедрил в России прусскую модель строительства и архитектуры, которая подразумевает генподряд и генподрядчика. Архитектор – это генпроектировщик, он отвечает за все разделы, проходит экспертизу, является координатором всех участников процесса. Сегодня это разобрано, прусская модель осталась без первоисточника. Во всем мире строители не имеют права проектировать, они могут только делать рабочие чертежи по сделанным проектам. Но в России строительное лобби продавило законы, по которым строители теперь сами проектируют, сами строят и сами продают. Для всех очевидна необходимость принятия Закона об архитектуре.

Необходимо, чтобы наши уважаемые законодатели поняли, что архитектура, кроме всего прочего несет и социальную ответственность. «Недорогое» жилье не значит – «плохое», экономичная архитектура может быть красивой, интересной и умной. А сегодня, находясь в некоторых районах Санкт-Петербурга, я не понимаю, что это за город. В новостройках надо вести большую работу и приводить в порядок фасады панельных домов также, как мы приводим в порядок фасады исторического центра.